------------> Библиотека, 19 июля

Время: 20 Июля, утро - с 6 до 12ти.
Погода: Ветрено, без осадков. Достаточно холодно для летнего месяца.

Элиот проснулся достаточно рано. Он вообще не привык долго спать и нежиться в постели: будучи весьма организованным юношей, он старался следовать хотя бы какому-то подобию ежедневного графика. С этим было просто в академии, но дома удавалось не всегда – всякие неожиданные визиты, приспичившие Ванессе правила безопасности, вдруг отмененные занятия по причине непогоды – что угодно могло перемениться или передуматься и сбить планы на весь день.

Например, вчера Элли вообще проспал полдня в библиотеке – другого развлечения младший Найтрей не нашел. Все разъехались, наказав не высовывать носу из дому. К вечеру вернулся Лео и попытался ликвидировать душевное унынье своего друга. Это у него почти получилось – вести из приюта Лео привез не самые лучше, поэтому Элиот загорелся идеей срочно ехать в Дом Вайны, чтобы с несвойственной ему заботой ухаживать за детьми. Только упрямый слуга пресек его идею на корню – мол, уже поздно, никуда ты не поедешь, это опасно, дождемся завтра. Порой спорить со слугой было себе дороже. И значительно опаснее, чем спорить с самим Элиотом.

Поездка в окрестности Сабрие была запланирована на сегодняшнее утро. Найтрею не терпелось поскорее выбраться из четырех стен – хотя, конечно, экскурсии в руины бывшей столицы никогда его особо не радовали. Выбор места для приюта до сих пор казался ему странным, но приходилось мириться. Лео привык – значит, и Элиот скоро перестанет чувствовать, как по спине ползут мурашки, когда за окном экипажа появляются развалины когда-то красивых домов великолепнейшей из столиц мира.

Элиот поспешно выбрался из кровати, попутно запутавшись в огромном одеяле и чуть не грохнувшись на пол. Тихие ругательства и риторические вопросы о пользе огромных спальных мест, роившиеся в голове, постепенно сменились воспоминаниями об очередном не самом приятном сне. Элли почти каждую снились сцены из чьей-то чужой, совсем не его жизни. Найтрею хотелось так думать – но уж больно рука, сжимающая во сне такой знакомый меч, была похожа на его собственную. Кошмар, наваждение, бред, преследующий его ночами, а иногда – днем, когда вдруг начинает раскалываться голова… И никто не знает, что с ним творится и как с этим бороться. В общем-то, никто и не в курсе, что наследник Найтреев мучается кошмарами, кроме Лео, который всегда готов позаботиться о своем друге и успокоить его. Если бы он еще снимал очки – так хотелось иногда отчетливо увидеть искреннюю заботу и беспокойство во взгляде потрясающе красивых аметистовых глаз. Но просить об этом, еще больше обнажая собственную слабость, Элиот не мог. Слишком упрям и горд.

Дальнейшие водные процедуры и процесс переодевания были слишком стандартными и обыденными, чтобы заострять на них внимание. Завтракал Найтрей в своей комнате – он неважно себя чувствовал – очередная почти бессонная ночь, привычка и необходимость вставать рано давали о себе знать. Да и беспокоить раньше времени Лео своим самочувствием не хотелось – выяснят этот вопрос уже в экипаже, на пути в Сабрию, если вдруг крепкий кофе не поможет Элиоту взбодриться. Можно было только надеяться, что слуга занят сборами – надо было прихватить кое-какие лекарства, гостинцы, предупредить матушку и сестру – и поэтому не зайдет к Найтрею сейчас, когда он пытается запить полудохлое состояние ненавистным кофе. Элли не любил кофе. В случае явления Лео во время завтрака, чашка этого темного напитка перед Элиотом не смогла бы ввести друга в заблуждение – скорее наоборот.

Но Лео не пришел. Найтрей спокойно закончил завтракать, давясь кофе, и сразу собрался в дорогу, накинув поверх костюма плащ и подхватив стоявший у кровати меч. Теперь отсутствие верного слуги раздражало – его придется искать самому, теряя время. Элиот искренне надеялся, что Лео не заставит себя ждать, потому что орать, когда болит голова, Элиот не любил. Но упустить случая как следуют рявкнуть никак не мог.

--------------> Парадный вход

Город трущоб ------> Парадный вход ------>

21 Июля, утро, 6:00 - 12:00.
Облака постепенно рассеиваются, уступая место солнцу и теплу. Влажная после дождя земля подсыхает.

Всепоглощающая пустота кругом. Болезненно непривычное чувство невесомости, смутно напоминающее покачивание на волнах, когда ты полностью расслабляешься в воде, и ветер, создающий рябь на ее поверхности, размеренное качает тебя, баюкает, позволяет забыться спокойным сном…
«Вовсе необязательно об этом помнить…»
Гипнотический голос, смутно знакомый и незнакомый одновременно, больше похож на шелест волн – такой же успокаивающий, такой же тихий и вовсе не навязчивый. Его приятно слушать, ему приятно повиноваться – никакого сомнения нет в том, что  он говорит правду.
«Проще забыть. Удобнее забыть. Лучше для всех…»
Мысли одна за другой испаряются, словно становятся частью этого безбрежного океана, волны которого баюкают не хуже любимой матери в далеком детстве.  Зачем они тебе? Ведь чем больше их вокруг, тем более мягким становятся волны – ты давно заметил это. И кажется, что их место – именно там, а вовсе не в твоей голове.

Темнота отступала мучительно медленно, упрямо давя на веки и не позволяя открыть глаза. Взгляд упорно не желал фокусироваться на чем-то темном и расплывающемся, которое вряд ли было ночным небом из-за своего отчетливого коричневого оттенка. А воздух… Обостряющееся в такие моменты обоняние уверенно сообщало, что пахнет здесь скорее книгами, лекарствами и чем-то цветочным, а вовсе не затхлостью полуразрушенной столицы Сабрие вперемешку с влажностью после дождя. А левая рука, машинально пошевелившаяся, стоило только приоткрыть глаза, чувствовала совсем не холодные камни мостовой, а знакомую вышивку покрывала, которым горничные обычно застилали господскую кровать.
«Уже… дома?»
В голове не укладывалось, как за минуты, проведенные без сознания, он оказался в собственной кровати. Последняя оставшаяся в голове картинка, после которой мир потемнел и исчез вовсе, сейчас была совершенно четкой:  Лео, ноги которого кольцами обвило огромное змееподобное создание, и человек в красном плаще, не удовлетворенный не слишком удачным попаданием стилета в цель…
Теперь дрогнула правая рука – воспоминания о пронзившей плечо боли были еще слишком явными. Однако теперь боли почти не было, а вот тугая повязка мешала как следует пошевелить рукой и проверить ее работоспособность.
…Потребовалось еще несколько минут, пока окончательно не наладилось зрение. Элиот, машинально сжимая и разжимая пальцы правой руки, сосредоточенно вспоминал все, что помнил: с того момента, как к ним заявился Безариус, и вплоть до того, как боль от впившегося в руку лезвия пронзила все тело, будто стилет был не один, а по крайней мере, с десяток. Все случившееся казалось дурным сном, и если бы не раненая рука, то Найтрей был бы в этом уверен. Не мог же он, черт возьми, столько проваляться без сознания?!
«Уже ведь утро. Солнце светит…»
Сквозь неплотно задернутые портьеры упрямо пробивался солнечный свет, намереваясь осветить всю элиотовскую спальню. Должно было пройти и правда много времени – вчера вечером небо было чертовски хмурым и не собиралось пропускать к земле солнечный свет.
- Интересно, который час… - вслух пробормотал Найтрей, поворачиваясь на бок, чтобы оглядеть пустынную комнату. На прикроватной тумбочке были разложены бинты и расставлены какие-то бутыльки – это от них так пахло лекарствами.  И больше ничего примечательного – чтобы взглянуть на часы, надо приподняться, а Элиот чувствовал себя так, будто пролежал неделю в кровати, ослабленный серьезной болезнью. Мелькнула навязчивая мысль, что такое вполне возможно, но…
Блуждающий по этой половине комнаты взгляд вдруг наткнулся на свернувшегося калачиком в кресле Лео.  Слуга не выглядел сильно побитым, чего Найтрей так боялся, но явно устал и сейчас мирно посапывал, таким образом, видимо, храня покой своего господина.
Будить его не хотелось. Кто же знает, сколько времени Лео провел на ногах? Однако же отправить его дрыхнуть в собственную комнату просто необходимо. Ну кто спит в кресле, свернувшись в три погибели?
- Эй, Лео! – чересчур громко в тишине комнаты, но иначе Элиот не умел. – Время вставать и нести господину завтрак.
Естественно, не серьезно и исключительно из привычной вредности. Не будить же слугу предложением вроде: «Вставай! В кресле же неудобно спать!». Слишком мягко. И явно слышится забота. Не хватало еще тех его шуточек…

Найтрей как раз завозился, приподнимаясь и усаживаясь на кровати, когда Лео что-то там пробормотал в ответ на его приказ – и хорошо, что Элиот за шорохом его не расслышал, иначе один очкастый (то есть сейчас не очкастый, но не суть) почти наверняка получил бы на орехи. Элиот попытался было поправить подушки, чтобы удобнее было сидеть, но поморщился, пошевелив забинтованной рукой – рана еще давала о себе знать ноющей болью при резких движениях.
«Может, на лезвии был яд? Иначе я бы не отключился из-за такого пустяка», - думал Найтрей, скрипя зубами от беспомощности и подпихивая подушки, которые упорно не желали ложиться ровно. Через одну-две неудачных попытки он плюнул на это дело и устроился, как пришлось – левая лопатка неприятно упиралась в твердую резную спинку кровати, но Элиот только морщился, более никак не выдавая своего недовольства.
- …Как ты себя чувствуешь? Ты упал прямо посреди боя, я думал, этот Баскервиль отравил ту штуку, боялся, что помощь не успеет, - Лео словно читал мысли своего господина, и Найтрей для верности еще раз пошевелил рукой – все на месте, все двигается и с чувствительностью все в порядке. Даже более чем – об этом красноречиво свидетельствовало перекошенное то ли от боли, то ли от негодования лицо наследника.
- Я в порядке, - чересчур жестко ответил Элиот, хмуро косясь в сторону своего слуги. Странно было видеть его таким:  густая и непослушная челка не закрывает пол-лица, и очков нет. Очень странно.
- Где твои очки? – Лео начал что-то говорить про врача и Гилберта, но сейчас это волновало меньше всего – даже напоминание о брате, поиски которого привели к встрече с Баскервиллями.
Закономерный вопрос и странно-навязчивое чувство дежавю. Висок неприятно кольнуло, и Элиот торопливо коснулся его пальцами, привычным движением массируя – такие короткие вспышки боли давно стали неотъемлемой частью его жизни, как и ночные кошмары. Но память упорно отказывалась воспроизводить что-либо дальше злополучного попадания стилета в плечо.
«Почти наверняка яд. Какой-нибудь особый, медленного действия, чтобы жертва мучилась долго. Странно, что я остался в живых», - подумал, но предпочел не произносить вслух – для начала надо бы переговорить с врачом.
- Плохо помню, что произошло, - не озвучивая свою догадку, пробормотал Найтрей, отвернувшись от слуги и сосредоточенно уставившись на пробивающийся через неплотно задернутые портьеры солнечный луч, - стилет прилетел так неожиданно. Это было очень… - герцогская гордость не позволила произнести слово «больно», - …неприятно.
На самом деле, он очень хорошо запомнил те ощущения. Все тело пронзило болью почти сразу после вонзившегося в руку оружия – было так больно, что он не смог удержаться на ногах и упал на мостовую… а дальше?
- Что случилось с Баскервиллем? – встрепенувшись, Элиот резко развернулся к слуге. – Он тебя не ранил? А его Цепь? Я видел, как…
Та огромная змеюка могла запросто переломать слуге все кости. Лео тут же подвергся внимательному осмотру. И если раньше Найтрей обратил внимание только на то, что слуга не прячется за очками и челкой, то теперь осознал, что повязка на голове – не просто так. Но в остальном Лео казался целым и невредимым – и Элиот не сдержал вздоха облегчения.

- Не дергайся так. Не хватало еще, чтобы ты повторно потерял сознание.
В ответ на эти слова Найтрей недовольно насупился – ведь его вдруг уличили в повышенной заботливости и беспокойстве, да еще и слабости. Руки зачесались – так захотелось швырнуть в лохматую голову Лео что-нибудь, просто чтобы он перестал смотреть на него этими своими необычными глазами, которые всегда были спрятаны за челкой и очками. Непривычно, а оттого кажется, что слуга видит хозяина насквозь. Аж мурашки по коже.
Но Элиот благоразумно смолчал. И не спешил предпринять попытку залепить слуге в лицо подушкой – левой может и промахнуться, а правая вряд ли готова к таким маневрам.
- …Потом, после того, как ты рухнул, Баскервилль что-то сказал, отозвал Цепь и сбежал.
Наследник внимательно выслушал короткий рассказ, замечая про себя, что Лео на удивление скуп на описания и подробности. Что-то сказал? Убежал?
«Бред какой-то», - но не доверять слуге повода не было. Его не было никогда – и Элиот доверял, повинуясь инстинктивной уверенности, что слуге нечего от него скрывать. И пусть он так и не рассказал, почему «не хочет видеть мир» - это не имело никакого значения, ведь каждый имел право на свой собственный, личный секрет, и лишать друга этого права было бы неправильно.
- А потом? – последовал лаконичный вопрос вместе с заинтересованным взглядом голубых глаз. Баскервилль убежал? Ну и черт с ним. Но не могли же они силой мысли перенестись из Сабрие домой. К тому же, они там были не одни – где-то еще остался бестолковый Безариус, с коим, как в глубине души надеялся Найтрей, все же ничего не случилось. Не могло случиться. Если к ним подоспела помощь, то и его должны были успеть…
«Или не успели?»
В голове вдруг выстроилась цепочка событий – пугающая, но такая… логичная. Баскервилли пришли не просто так. Баскервилли пришли за несносным Безариусом. А как только они его заполучили, тот мужчина преспокойно убрался восвояси. Отвлекающий маневр. Лео вовсе не был ему нужен – поэтому их оставили в покое сразу, как только дело было сделано.
Элиот сжал ладони в кулаки и скрипнул зубами – оказывается, все было кристально ясно. Никаких заговоров и тайн, но один Оз Безариус, пусть и ненавистный отпрыск не менее ненавистной семейки, но с его, найтреевской подачи блондин оказался в лабиринтах трущоб.
«Ненавидь их, Элиот», - сказал когда-то его отец. Но входило ли в понятие ненависти безразличие к тому, что случилось по его вине?
Найтрей поспешно вскочил и пошатнулся, чуть не рухнув обратно – на мгновение в глазах потемнело, и мир перед глазами плавно качнулся. Ненавистное чувство слабости. Элиот ухватился за резной столбик кровати, морщась только от осознания того факта, что пришлось сделать это. Перебинтованное плечо снова заныло, стоило только машинально шевельнуть рукой в поисках меча на поясе, которого там не оказалось, ровно как и рубашки на теле, наличие которой очень не помешало бы, если уж он собрался куда-то идти.

Все смешалось в голове, ровно как и в этом чертовом мире. Слишком много неожиданностей, в которых можно бесконечно искать закономерности без шанса на успех. Слишком много переживаний, из которых так сложно вычленить хоть что-нибудь приятное. Слишком много новых людей, слишком много смертей, слишком-слишком-слишком. Слишком сильно болит рука после небольшой раны. Слишком что-то давит на сознание, запрещая думать и анализировать. Невыносимо давит.
Элиот опустился на кровать, повинуясь сестре: внезапная вспышка головной боли и мгновенно навалившаяся усталость – они давно стали неизменными его спутниками, но он так и не научился спокойно на них реагировать. Слабость непозволительна, головная боль отвлекает. Как можно вершить подвиги, когда рука не в состоянии держать меч? Когда голова не способна ясно мыслить?
«Должен был схватить их еще в академии… Схватить и предать суду – и ничего не случилось бы вчера: ни моей раны, ни раны Лео, и Безариус был бы в порядке…» - Найтрей глядел в пол будто в пустоту, машинально хмуря брови и потирая пальцами висок. Препирательства слуги и сестры словно существовали в каком-то другом мире, были частью другой жизни – обыденной, привычной. Той, в которой не было полуразрушенной Сабрие, обильно политой навязчиво моросящим дождем, и ее неизменных спутников – Посланников Бездны, нарушивших мирное существование Найтрея и его слуги еще весной. В которой не было этой дурацкой раны!
«Ты – Найтрей», - вдруг напомнила о себе благоразумная часть его сознания, - «так веди же себя достойно».
Элиот стиснул кулаки, стойко вытерпев очередную вспышку боли в правой руке. В один миг вспомнилось все, чему учили его отец и старшие братья – даже наказ ненавидеть Безариусов. Более ему ненужный.
- Прекращайте уже, - хмуро бросил Найтрей, поднимаясь с кровати снова, - Ванесса, оставь Лео в покое. Я еду в «Пандору», и это не обсуждается.
Он давно забыл, что Ванесса старше и вести себя с ней надо соответственно. Год назад, когда не стало братьев, и роль наследника и будущего главы семьи досталась ему, переменилось все: казалось, что они с сестрой поменялись местами. Слишком хорошо Элиот понимал, что ее жизнь теперь под его защитой. Даже несмотря на то, что сестра сама рвалась вперед  и всячески пыталась показать свою любовь и заботу, продемонстрировать, что он – ее младший и единственный брат…
- Тебе лучше пойти отдохнуть, сестра, - сразу же продолжил юноша, не давая возможности кому-либо из них высказаться против, - или навестить мать.
Он не должен был впутывать Ванессу в эту историю с Баскервиллями. Будет лучше, если она останется в счастливом неведении – решение не вполне в его натуре, но самое оптимальное сейчас, когда вокруг так неспокойно.
«Не отговаривай меня», - взгляд одних морозно-голубых глаз встретился с другим таким же – оба прямые и уверенные, по-найтреевски упрямые. Только она теперь смотрит так. Теперь, когда они – единственные оставшиеся в живых брат и сестра.