17 мая 1828 года
Лебле, театр мадам Харрингтон

Бесконечной вереницей тянулись дни, никогда не отличавшиеся разнообразием: посетить приют, даже не пытаясь сделать вид, что детки, жертвы эксперимента, тебе интересны, а после – отчитаться перед отцом. Вся жизнь вращалась вокруг этого, и не было ни свободной минуты, чтобы задуматься над приоритетами. Делаешь лишь то, к чему тебя готовили с детства. Быть Найтреем – значит служить семье.

Совсем недавно в их сравнительно спокойную жизнь ворвался глава иностранного ордена. Его идеи, сумасшедшие идеи помешанного на религии маньяка, перевернули жизнь Найтреев с ног на голову. В те редкие моменты, когда удавалось взглянуть на происходящее со стороны, казалось, что старикашка затягивает всю семью, одного за другим, в темную, бездонную пропасть, из которой им никогда не выбраться. И хотя они стремились к прямо противоположному – к возвращению былой славы и доброго имени, заветная цель удалялась с каждым днем. Но никто не замечал этого. А если замечал, то делал вид, что так и должно быть. И продолжал играть свою роль.

- …Я полюблю только того мужчину, который сможет защитить меня!
Звучная реплика юной на вид актрисы прервала размышления одного из старших Найтреев. Эрнест незаметно вздрогнул, моргнул, сфокусировав рассеянный взгляд на происходящем на сцене действе, и, осознав, что это еще далеко не конец, расслабился. Постоянная зацикленность на одном и том же давала о себе знать даже тогда, когда он находил время отдохнуть – как, например, сейчас, посередине скучноватой пьесы небольшого столичного театра. Лорд Найтрей ни за что не посетил бы подобное заведение, не будь у него рекомендации от старого школьного приятеля – повесы, мота и легенды Латвиджской академии.
- На углу Роанского переулка, - сказал он на недавнем приеме, понизив голос до шепота, - кирпичное здание  с небольшой вывеской у входа. Спроси мадам Харрингтон и скажи, что от меня.
Старый друг только подмигнул, ничего не объяснив, а Эрнест привычно ухмыльнулся в ответ – за годы совместного обучения и дружбы они научились понимать друг друга с полуслова.
…На углу Роанского переулка и правда было старинное кирпичное здание, в котором, по словам хозяйки, мадам Харрингтон, располагался ее собственный театр. Тогда Найтрей предположил, что это – всего лишь прикрытие для публичного дома. Сейчас, сидя на почетном месте в импровизированной лоджии, он мог думать только о том, что молодые актрисы гораздо лучше смотрелись бы именно там, а не на сцене. Ну, и о том, как же тяжела жизнь рядового Найтрея.

***
Эрнест спускался по узкой лестнице в числе последних немногочисленных посетителей – еще перед началом представления мадам Харрингтон попросила его задержаться. Найтрей не задумался об этой просьбе тогда, только согласно кивнул, заметив, что все равно ничего не теряет, а сейчас, считая ступеньки, он пытался одновременно вспомнить каждую актрису, участвовавшую в постановке. Каждая была по-своему очаровательна – как на подбор. Неспроста.
- Милорд! – Эрнест остановился и обернулся. К нему спускалась мадам Харрингтон – спускалась неторопливо, поддерживая юбки расшитого кружевом темного бордового платья. Завитые локоны неопределенного цвета – то ли рыжие, то ли русые – забавно пружинили с каждым ее шагом, но она, благо, не заметила усмешки Найтрея – слишком была занята спуском по крутой лестнице.
- Я хотела бы вам кое-что показать… - женщина остановилась, чтобы перевести дух и перехватить юбки поудобнее. – Кое-кто сказал мне, что вас это может заинтересовать… Если позволите.
Эрнест не стал скрывать свою усмешку, но попытался изобразить заинтересованность – представление вогнало его в тоску, а предстоящая завтра поездка в Сабрие утомляла заранее.
- Я весь ваш, - Найтрей учтиво поклонился и помог мадам Харрингтон преодолеть последние ступеньки, и дальше они направились вместе – через неприметную дверь за лестницей, по узкому полутемному коридору… Эрнеста не покидала мысль, что все-таки он не ошибся и действительно попал в бордель.
- Сюда, пожалуйста, - хозяйка театра удивительно проворно поспешила вперед, лишая Эрнеста возможности продемонстрировать свои манеры и открыть перед ней дверь. Найтрей, нисколько об этом не сожалея, вступил в ярко освещенную небольшую комнатку. Там, перед большим, но не слишком чистым зеркалом сидела темноволосая красавица – Эрнест мгновенно вспомнил ее, игравшую главную роль в вечерней постановке и не раз отвлекавшую его от размышлений своими громкими репликами.
- Эмилия Вонг, - представила девушку довольная хозяйка, - в нашем театре она самая талантливая актриса! А также Эми обладает многими другими талантами, вы еще познакомитесь с ними, например…
Оказывается, мадам Харрингтон бывает чертовски говорливой и надоедливой – она перечисляла всевозможные достоинства своей подопечной, не останавливаясь даже, чтобы вздохнуть, - неожиданная способность, которую она не смогла продемонстрировать, спускаясь по лестнице. Но Эрнест ее не слушал. Он предпочел составить о девушке собственное мнение – и изучал ее внимательно, от каждого завитка темных волос до рюшек на платье. Да, Эмилия казалась привлекательной – но только с первого взгляда. Когда внимательный и придирчивый Найтрей посмотрел ей в глаза, мисс Вонг улыбнулась – неприятно хотя бы потому, что нерешительно и явно нехотя. Она подняла руку, чтобы поправить волосы, и под пышным рукавом обнаружилась грубая, широкая рука, на которой не было мизинца.
Найтрей не выдал своего удивления и отвращения ни взглядом, ни движением. Он поднял руку, чтобы прервать словестный поток, который продолжала изливать на него мадам Харрингтон, и сказать, что предложение его не интересует, как послышался стук в дверь – дверь напротив, в противоположном углу комнаты. Мадам Харрингтон замолчала на мгновение, тут же сурово нахмурив брови, и повелительно произнесла:
- Войдите!

Его прервали слишком неожиданно – а Найтрей не любил, когда его прерывали. Он прищурился, склонив голову немного набок – неожиданным посетителем, явно нарушившим планы мадам Харрингтон, оказалась миловидная женщина, которую язык не повернулся бы назвать молоденькой девочкой. Хоть она и не выглядела старо, но глаза, которые, как пишут поэты, - зеркало души, отражали все многочисленные события – приятные и неприятные, - произошедшие в ее жизни. Эрнест встретился с ней взглядом только один раз, когда она вошла, но этого было достаточно. Сложно сказать, насколько эта очаровательная «дама» была старше него, но красоты, присущей большинству женщин в самом рассвете сил, она не потеряла.
- Еще раз прошу прощения, - отдав стакан с водой этой неприятной Эмилии, рыжеволосая красавица еще раз извинилась – Эрнесту показалось, что только перед своей хозяйкой, его же она будто игнорировала.
- Да-да, Линда, конечно, спасибо, что помогла Эми… - снова затараторила мадам Харрингтон и, спеша освободить комнату от присутствия подопечной, подхватила ее под руку и повела к двери. Эрнест в одно мгновение осознал, что сейчас он останется один на один с несчастной Эмилией. Он ничего не знал об этой темноволосой актрисе и не спешил узнавать – она же только умоляюще посмотрела на него.
«Интересно, чего именно она хочет: чтобы я остался или нашел способ убраться?»
Эрнест насмешливо скривил губы, отвечая на ее взгляд, и сделал шаг вперед.
- Мадам Харрингтон, - так громко и настойчиво произнес он, что хозяйка театра изумленно замерла на месте и обернулась, - похоже, мисс Эмилия Вонг не слишком хорошо себя чувствует. Вам, право, лучше остаться с ней.
Найтрей умел обворожительно улыбаться, когда того требовала ситуация. Он даже умел избавляться от сквозившей в каждой улыбке насмешки. Это совсем не сложно, когда тебе срочно нужно убедить кого-то в своих искренних намерениях.
Мадам Харрингтон отпустила руку этой рыжеволосой женщины, которую она назвала Линдой, и продолжала смотреть на него, непонимающе хлопая ресницами. Грудь ее бурно вздымалась под корсетом и ворохом кружев – кажется, она собиралась напомнить присутствующим, кто в этом театре главный.
«Лопнешь», - язвительно заметил про себя Эрнест и, не теряя времени даром, в пару шагов приблизился к Линде. Не воспользоваться моментом и не подхватить женщину под руку, уводя прочь из комнаты, он не мог – мадам Харрингтон опомниться не успела, как они покинули комнату.
- Покажете мне театр, милая леди? – Эрнест подарил Линде одну из своих обворожительных и удивительно честных улыбок – и не важно, что она вовсе не была леди и вряд ли планировала провести с ним вечер. - Вы ведь тоже принимали участие в сегодняшней постановке? Чудесная игра!
Эрнест смотрел представление невнимательно - и с трудом мог вспомнить, играла ли там Линда. Он вел ее за собой по коридору, будто сам знал, куда идти. Но все это не имело значения – Найтрей делал то, что хотел, ведь он – Найтрей, а сегодня у него выходной.

Отредактировано Ernest Nightray (2012-11-05 15:22:51)

С каждым шагом комната с мадам Харрингтон и ее лучшей «актрисой» оставалась все дальше и дальше позади. Эрнест успевал и оглядываться по сторонам, запоминая самые разные мелкие детали – от подгнившей от времени и отсутствия должного ухода балки до звуков, доносившихся из-за дверей, - все это может помочь ему вернуться обратно, а также побывать здесь еще раз… если придется, и внимательно слушать свою спутницу.
- Я рада, что вам понравилось. Удивительно, что вы меня заметили - я была на сцене едва ли пять минут.
Эрнест коротко взглянул на протиснувшихся мимо девиц. Коридор был слишком узким, чтобы не обратить на них внимания, но один взгляд – все, что Найтрей мог им предложить сейчас. Они не были важной частью интерьера, а рядом с ним шла женщина, которой следовало уделить все свое внимание.
- Какое упущение со стороны мадам Харрингтон, - многозначительно заметил он, свободной рукой коснувшись отнюдь не хрупкой и тоненькой ручки Линды. Она ничего не сказала на это, но посмотрела так внимательно, что Эрнест на несколько мгновений стушевался: он ли хозяин положения?
- …Мое имя Линда Риверсонг, и я с удовольствием покажу вам театр, - Найтрею сразу стало намного легче – очевидно, рыжеволосая фурия, какой Линда представилась ему, стоило поймать на себе ее взгляд, не собиралась разделываться с жертвой здесь и сейчас. У него еще было время, чтобы представиться.
- А я буду… просто Лордом, - насмешливо протянул Эрнест, ничем не показывая своего короткого замешательства. Внешне он так и оставался уверенным и спокойно-насмешливым – по крайней мере, он на это надеялся.
Он позволил ей вести себя – но только пока они не вышли в другой коридор, еще более узкий и тихий. Впереди никого не наблюдалось, дверей в коридоре почти не было; Эрнест уверенно сжал руку Линды и повел ее вперед. Он нарочно сбавил шаг, делая вид, что внимательно изучает невысокие стены – и он действительно пытался смотреть на них, считать кирпичи и оценить по достоинству единственную на весь коридор картину. В конце концов, Линда же обещала ему экскурсию.
- Уборную мы миновали, - констатировал Найтрей, приостанавливаясь у той самой картины – старая рама была кое-где исцарапана и покрыта пылью, а на холсте смутно угадывался какой-то пейзаж, - самое время найти что-нибудь получше нее. Верно, Линда?
Передразнивая ее, Эрнест удовлетворенно улыбнулся – невозможно было не заметить, что Линда Риверсонг чувствовала себя прекрасно в обществе незнакомого мужчины, успевала кокетничать и при этом вести себя сравнительно благопристойно.
«Мадам Харрингтон умеет выбирать девушек», - мысленно заметил он, машинально сжимая руку Линды, на которой, благо, хватало пальцев. Если бы не некоторые изъяны, он счел бы и Эмилию очаровательной настолько, чтобы подойти ему. Однако Эрнест считал целые руки неизменным атрибутом идеальной женщины. Глупо было бы считать иначе, ведь руки и особенно пальцы необходимы каждой из них. Для огромного разнообразия целей.

- Верно, мой Лорд, и у меня как раз есть отличное место на примете, - Найтрей в ответ только скривил губы в насмешливой улыбке.
Линда вела его вперед, а Эрнест не переставал краем глаза разглядывать ее в полумраке коридора. Она не была одной из тех тощих молоденьких девиц, которых не раз сватали ему «друзья» семьи, решившие заручиться необходимой в эти трудные времена поддержкой одного из герцогских Домов. Но и типичной женщиной легкого поведения она не была: стройная, без намека на полноту, ухоженная, несмотря на неблагодарную профессию. Длинных рыжих волос хотелось коснуться, тонкую талию наверняка обнимали и будут обнимать сотни рук, а сдержанная манерность и ни единой попытки накинуться на потенциального «покупателя» - то, что привлекло Эрнеста особенно.
Когда они остановились у потрепанного ковра и Линда приподняла его, проходя в скрытое за ним пространство, Эрнест ожидал увидеть  очевидную вещь: тайное любовное логово, которое есть у каждой куртизанки, в которое она водит своих кавалеров и которым не имеет права пользоваться ни одна из остальных женщин театра.  Он даже успел расстроиться, почувствовав некоторое разочарование в этой прекрасной женщине, но когда позади него опустился ковер, а перед ним предстала куча разнообразного хлама, должно быть, применявшегося в постановках, а не кровать под балдахином, Эрнест невольно засмеялся.
- Вы умеете удивлять, Линда, - признался он, оглядывая помещение, - и не умеете разочаровывать.
Эрнест отвлекся от своей спутницы, отпустил ее руку и наклонился к одной из коробок, выуживая из нее ярко раскрашенную карнавальную полумаску.
- Похоже на сокровищницу, - утвердительно повторил за Линдой Эрнест, распутывая черные ленты, - есть что-то особенное, что мы должны найти?
Найтрей улыбался, чувствуя себя очень странно: одновременно легко и напряженно. Распутав, ленты, он еще раз придирчиво оглядел маску и протянул ее Линде:
- Вы позволите вам помочь? – он не предлагал, а настаивал. Он не до конца понимал, что и зачем делает – мысль сама пришла в голову, стоило только первой достать именно маску. Она была очень искусной работы – переливчато-фиалковая, расписанная сусальным золотом. Можно было только догадываться, откуда такая недешевая красота взялась в маленьком театре, исполнявшем функции публичного дома, но этот вопрос волновал Эрнеста меньше всего.

Линда не возражала ему. И хотя она выглядела женщиной с характером, очевидно, давно приучила себя делать то, чего захочет от нее потенциальный клиент. Эрнест невольно задумался о том, скольких мужчин повидала эта женщина, сколько капризов и извращенных желаний исполнила за годы своей работы. В том, что она занимается своим «ремеслом» уже долгое время, сомневаться не приходилось.
- Должно быть, вы часто сталкиваетесь с неподдающимися логике порывами мужчин, - усмехнулся он, аккуратно завязывая черные ленты. Восхитительные рыжие волосы оказались совсем рядом, и когда полумаска была должным образом закреплена, Эрнест поддался порыву, касаясь вьющихся локонов. В этом была прелесть продажных женщин – они никогда не жеманничали, не упрямились, не делали из своих волос камень преткновения. О локонах прекрасных дам, которые вручались храбрым рыцарям в знак расположения и любви, писали в книгах, которые любил читать его младший брат. Эти книги воспитывали наивных романтиков, и только в таких местах, как этот театр, можно было почувствовать всю прелесть жизни дворянина.
- Покажете мне, - Эрнест приблизился к женщине вплотную и наклонил голову к ее уху, - это место, милая леди?
Не имело значения, что, по сути, Линда не была леди. Здесь и сейчас она принадлежала ему, пусть он еще и не отдал положенные монеты за совместное времяпрепровождение. Он мог называть ее так, как ему хотелось, и, чего греха таить, делать все, что ему хотелось, - а потом отдать столько серебряных и золотых монет, сколько потребуется. И сегодняшним вечером, начиная с беседы с мадам Харрингтон, его посещали необычные желания.
Эрнест хотел посмотреть, что приготовила для него Линда. В конце концов, не зря же она привела его сюда! Женщины ее профессии редко делают что-то просто так. Линда нравилась ему, нравилась во всем, что он успел увидеть за этот короткий промежуток времени, который они провели вдвоем. Но она все еще оставалась одной из девушек мадам Харрингтон – по крайней мере, пока находится в этом театре. Такие девушки хорошо умеют притворяться и очень редко сильно отличаются друг от друга.
- Удивите меня еще раз, - Эрнест снова мягко провел по ее волосам тыльной стороной ладони и взял женщину за руку, - и не разочаруйте.
Найтрей уже все решил для себя. Ему хотелось, чтобы Линда оказалась такой, какой он представлял ее себе. А если нет – театр мадам Харрингтон потеряет состоятельного клиента.