Мэгенн Ли, горничная.
Мэгенн развесила одежду и, пройдя в маленькую ванную комнатку, отделанную бело-голубой плиткой, на которой резвились русалки, дельфины и морские коньки, открыла воду.
Тёплая струя разбилась о дно белой, как лилия, ванны на золочёных, гнутых львиных лапах, и вода понемногу начала прибывать, прочно запертая пробкой.
За что точно любила Мэгенн герцогский дом, так это за удобства, которые пока были редкостью даже в домах людей далеко не бедных. Вода, которую греют внизу и подают по трубам уже горячей – подумать только!
Мэгенн развесила полотенца на крючках и снова обернулась к герцогине.
- Все женщины разные, леди, - ответила она с мягкой улыбкой. – Такой нежный цветок, как вы, обязательно должен холить и лелеять какой-нибудь рыцарь. А мы, простые, как чертополох – нам не нужно много. Да и приданое не всегда деньги. Если муж сам может семью кормить, то ему работящая, хозяйственная жена – сама по себе приданое.
Взгляды герцогини её изрядно забавляли, хотя, в полную беспомощность Тайлин ей не верилось. Слышала она о таких «нежных цветочках», которые, стоило их отцам разориться, брали жизнь в свои руки, да так, что весь свет потом удивлялся, как это они нашли такую блестящую партию и сколотили такое состояние. Может быть, герцогинюшка сама ещё об этом не знала, но, на взгляд Мэгенн, была она именно из такой породы.
Что же до неё самой… в тихое семейное счастье с каким-нибудь лавочником-вдовцом Мэгги не верила. Сёстрам её этого, может, и хватило бы, но только не ей – она нутром чувствовала, что её ждёт совсем другая судьба, и стремилась к ней, стараясь забраться повыше.
О деньгах она не беспокоилась – старый, одинокий мыловар Поттс, владевший маленькой мануфактуркой «Поттс и сын» (хотя никакого сына там давно не было – скончался ещё раньше), умирая, отписал ей в завещании кругленькую сумму, которая, почти не тронутая лежала в банке, дожидаясь своего часа. То и дело этот же счёт пополняли другие благодарные старики, и не просто так – Мэгенн честно старалась облегчить их последние дни, за что, впрочем, всегда ожидала вознаграждения, а если вознаграждения не следовало – обязательно приходила плюнуть на могилу обидчика.
Поэтому, денег ей хотелось теперь не так сильно – сильнее было честолюбие. Придя в дом Бармы, с идеальными рекомендациями и в новой шляпке (модной, но скромной), она планировала подняться до старшей горничной, а уж там посмотреть, что за птица старый герцог, и за какие ниточки его можно дёргать.
К её глубочайшему удивлению, герцог оказался вовсе не старым, и говорить о его возрасте, было запрещено. Мэгги долго ломала голову, как же так могло получиться, но, в конце концов, пришла к выводу, что Барма просто-напросто колдун.
В колдунов и ведьм она верила, как и в разную нечисть. Мать рассказывала, что её пра-пра-бабка, жившая на брахманском острове Нипурту, была самой, что ни на есть, колдуньей и насылала на своих обидчиков огромного тигра-людоеда. Тигр этот, кажется, в конце концов сожрал саму пра-пра-бабку, а с ней умерли и колдовские секреты.
«Таких людей», - говорила мать, - «надо бояться, как огня. Только их не так легко угадать, как красноглазых».
Этот материнский завет Мэгенн очень смущал. Раз Барма был колдуном, то и связываться с ним было опасно, поэтому, когда прибыли Тайлин с Эриком, Мэгги только обрадовалась.
Теперь перед ней, кроме тропки к опасному герцогу, открывались два больших, светлых пути, которые вполне могли бы соединиться в одну славную дорогу.
Можно было стать горничной герцогини, а когда та выйдет замуж, то и старшей горничной в её новом доме, а можно было женить на себе юного Эрика, которого герцог Барма непременно обеспечил бы, как своего слугу¸ а может быть, даже намекнул королю, что неплохо даровать верному юноше какой-нибудь титул.
Женись этот самый Эрик на горничной своей госпожи – никто б не удивился, посудачили бы, да и только, но тут была своя загвоздка – Мэгенн почти не сомневалась, что между ним и герцогиней вспыхнула, или готова была вспыхнуть любовь. Да и как она могла бы не вспыхнуть между девушкой и юношей, которым пришла самая пора любить?
Поэтому, кроме своих прямых обязанностей, Мэгги считала своим долгом сохранить если не чистоту герцогинюшки, то, хотя бы, видимость этой чистоты, и расстроить любовь голубков, если такое непрочное чувство само не расстроится, когда Тайлин повзрослеет.
